Похождения одного матроса - Страница 53

К оглавлению

А я тую ж ночь бежал на берег…

— Как же ты надоумился?

— Очень даже просто. Плавать я здоров…

— Значит, до берега вплавь? — нетерпеливо спросил Чайкин.

Рассказчик в качестве «обамериканившегося» человека лукаво подмигнул глазом и затем весело проговорил:

— Это самое и есть…

— Как же ты сделал?

— Очень просто сделал. Снял я, значит, в карцыре башмаки, оставил шапку, в коей было зашито два доллара, завязал я их в рубашку крепко-накрепко и вышел наверх…

В эту минуту среди тишины раздался вдруг издалека свист, и Дунаев замолчал.

Часовые у обоза взялись за ружья. Старый Билль проснулся, вскочил и, схватывая ружье, проговорил:

— Это, наверно, агенты свищут…

— Зачем? — спросил Чайкин…

— Ждут ответа… от этих…

И Старый Билль махнул рукой на почтовый фургон.

Там как будто зашевелились.

Раздался новый свист.

— Будьте спокойны… Ответа не будет! — уверенно сказал Старый Билль.

— Отчего вы полагаете, Билль? — спросил Дунаев.

— Оттого, что мы с вами тотчас же пристрелим свистунов! — громко произнес Билль.

Действительно, на свист ответа не было.

— Ну, продолжайте болтать, джентльмены, а я сосну… Молодцы не посмелятся сделать визита…

И Старый Билль, положив около себя ружье, снова лег и скоро захрапел.

Наши земляки положили ружья.

— Однако и сторона! — протянул Чайкин.

— Это только в этих пустых местах. А то во всей Америке очень даже спокойно. Никакого разбою нет… Так только ежели промежду себя иногда поссорятся, так друг в дружку палят! — успокоительно ответил Дунаев.

— Видел я в Денвере…

— А что?

— Из-за карт… в гостинице один другому всадил пулю… И никакой тревоги… Сидят все и пьют… бытто не человека, а кошку изничтожили.

— Очень просто… Не плутуй! Я ежели поймаю, что в карты нечисто играют, башку расшибу… Потому такой человек хуже всякого вора…

— И тебе приходилось бить?

— Приходилось…

— До смерти? — со страхом спросил Чайкин.

— До смерти, слава богу, не было… А повреждение оказалось большое… А ты не плутуй! — упрямо повторил Дунаев.

— А этот чисто тебя обыграл? — спросил Чайкин, понижая голос до шепота, показывая рукой на фургон.

— Как бытто не совсем… Однако ловко ж он в таком разе плутует… Очень ловко!.. Я во все глаза смотрел и ничего не приметил… Только в сумление впал…

— Оттого и бросил играть?

— Да. А поймай я его, — лежал бы он теперь, братец ты мой, с пробитой головой… Это как бог свят… Я быка кулаком ошарашиваю, а не то что человека. Бог мне силу дал! Ну, да я еще завтра его попытаю…

— Как?

— Попрошу сыграть…

— Брось лучше…

— Еще, быть может, свои доллары верну. А то, что им пропадать. Небось я кое-чему научился в Америке… Знаю, как шулеров ловить… Вот завтра увидишь…

— А ты, Дунаев, рассказывай дальше… На самом любопытном месте остановился… Это как с конверта бежал…

— Да… Ловко я им тогда показал. Небось капитан-то до сих пор меня помнит…

— Как так?

— А так, что его все-таки уволили со службы из-за моей претензии. Адмирал разборку сделал опосля и отослал его обратно в Россию…

— Да как же ты про все это прознал?

— А во Францисках с матросиками нашими через два года после бегов виделся. Они и обсказали все… Говорили, что наши конвертские меня добром вспоминают… Избавил я их от зверя…

— Еще бы не вспомнить… Ну, так сказывай, как это ты убег.

— Вышел наверх, вижу: боцмана на баке нет, и все вахтенные дремлют… Ну, я, господи благослови, полез по бугшприту, спустился по якорной цепи и тихонько бултых в воду…

— Холодно было?

— Не до холоду, а как бы с вахты не увидали, — вот в чем дума моя была!.. Ну и поплыл я сперва тихо, саженками, а как отплыл от конверта, тогда прибавил ходу. Жарю, братец, вовсю… Приморился к концу. Спасибо на мериканскую шлюпку меня подобрали и доставили на берег… Тут, братец ты мой, я перво-наперво перекрестился, да и айда в салун… Выпил два стаканчика, обогрелся, да и вышел на улицу. А на улице, вижу, какой-то бродяжный человек стоит. Подошел и по-русски заговорил. Оказался поляк… Он и свел меня в ночлежный дом и за это десять центов взял… Проснулся я, вышел на улицу, зашел в салун, опять выпил стаканчик да закусил и побрел себе по городу. Думаю: «Господь не оставит. Найду себе какую-нибудь работу…»

— И что же, скоро нашел?

— То-то, нет. В очень безобразном я был виде: штаны да рубаха, босые ноги, на голове картуза нет. Американцы этого не любят. Никто не брал. Отовсюду гоняли… А на улице все глаза на меня таращили. Однако в участок не брали, потому здесь нет этого положения, как у нас: за загривок да в участок; а ежели ты ничего дурного не делаешь, никто тебя не смеет тронуть. Ладно. Пробродил я таким манером целый день, к вечеру купил себе булки, поел, да и опять в ночлежный дом… Там народу всякого много бывает…

— А сколько берут за ночлег?

— Ежели с тюфяком и подушкой — двадцать центов, а так, за пол — десять. Отдал я двадцать центов, сосчитал достальные деньги, — а их всего без малого доллар остался, — лег и думаю себе: «Два дня я еще пропитаюсь, а там как?» Однако заснул вскоре, потому устал очень, весь день бродимши. Проснулся, вижу, рядом — жид. Ну, а жид, братец ты мой, по-всякому понимает. Я к нему: «Так, мол, и так». Оказалось, хорошо понял жид и по-русски знает. Так он и объяснил, что без башмаков да без шапки никуда меня на работу не примут. «А будь башмаки да шапка, обязательно, говорит, примут, потому, говорит, у вас очень здоровые руки и много силы. Вон у меня, говорит, никакой силы нет, хоть есть и сапоги и шапка». И умный оказался этот жид… Ловко придумал! — с добродушным смехом воскликнул Дунаев.